На состоявшемся Петербургском экономическом форуме снова говорили о задачах обеспечения экономического роста выше мировых темпов, создания инвестиционно привлекательного климата, развития человеческого капитала и высокотехнологических отраслей. Однако, известный политик и экономист, депутат Законодательного собрания Санкт-Петербурга от «Партии Роста» Оксана Дмитриева, указывает, что обо всем этом Владимир Путин говорил и перед предыдущими президентскими выборами, а результат — «кризис, стагнация, как угодно, но в любом случае не рост».

«Нужны протекционистские меры и политика дешевого рубля»

— Оксана Генриховна, перед прошлыми президентскими выборами «Ведомости» опубликовали статью Владимира Путина «Нам нужна новая экономика». В ней он писал: «Нам нужна новая экономика, с конкурентоспособной промышленностью и инфраструктурой, с развитой сферой услуг, с эффективным сельским хозяйством. Экономика, работающая на современной технологической базе». При этом Путин подчеркивал, что «в диверсификации экономики мы не можем рассчитывать на протекционистские меры». Но внешнеполитические события, введение санкций все-таки заставили правительство обратиться к протекционистским мерам. Получается, сегодня мы можем зафиксировать нереализованность идей, отраженных в той предвыборной статье? 

— Статья была написана в 2012 году — это последний год быстрорастущих цен на нефть после кризиса 2008–2009 годов и последний год экономического роста. Причем этот рост был обусловлен не успехом экономической политики правительства, а именно ростом нефтяных цен и спроса на нефтепродукты. Однако уже к 2013 году на фоне высоких (108 долларов за баррель марки BRENT) нефтяных цен экономический рост, связанный с их ростом, который начался с лета 1999 года и создавал иллюзию успешности экономического курса, полностью захлебнулся. Цены на нефть, оставаясь на очень высоком уровне, перестали расти, а других факторов роста у российской экономики не оказалось. Поэтому цели и задачи, поставленные в статье, которые не удалось реализовать за 12 лет сверхблагоприятной экономической конъюнктуры при сохранении той же политики, тем более не могли быть выполнены в следующие 5 лет. 

С сентября 2014 года произошло искусственное снижение цен на нефть и ее удержание на низком уровне, в два раза ниже, чем уровень 2011–2013 годов. И начиная с 2014 года экономическую ситуацию можно характеризовать по-разному: кризис, стагнация, как угодно, но в любом случае это не рост. 

При этом нынешний кризис имеет локальную, российскую природу, в отличие, скажем, от мирового кризиса 2008–2009 годов. Да, он спровоцирован санкциями и снижением цен на нефть. Но отнюдь не предопределен ими. При иной экономической политике девальвация рубля в сочетании с налоговыми стимулами, дешевым кредитом, долгосрочными государственными контрактами могла обернуться не кризисом, а ростом и решить те задачи, которые были поставлены президентом в данной статье: подъем отечественного производства, импортозамещение и, наконец, переход к несырьевому экономическому росту. Так что главный тезис статьи по-прежнему актуален. Нам нужна новая экономика, конкурентоспособная промышленность и инфраструктура? Да, бесспорно! Другое дело, что при сохранении старой экономической политики и старой команды экономического блока этих целей не достичь. 

Что касается отказа от протекционистских мер, то тут я с президентом не согласна. Для достижения диверсификации экономики и развития несырьевых отраслей нужны протекционистские меры и политика дешевого рубля. И вступление России в ВТО, на мой взгляд, тоже было ошибочным шагом. Правда, на данный момент он полностью нейтрализован санкциями и контрсанкциями. 

Вспомним, что дорогой рубль с полным открытием рынка в связи с вступлением России в ВТО в 2013 году привели к нулевому росту даже на фоне сохранения высоких цен на нефть. Однако в 2014 году при резкой девальвации рубля и вынужденном протекционизме, вызванном санкциями, пошли в рост и сельское хозяйство, и пищевая промышленность, и в целом экономика завершила год в плюсе. 

— Один из главных вопросов той статьи: где взять капитал? Путин писал: «Главный источник создания новых производств, новых рабочих мест — частные инвестиции. Здесь ситуация далека от радужной. Мы проигрываем странам-конкурентам по инвестиционной привлекательности». В связи с этим он сделал акцент на необходимости создать в стране привлекательный деловой климат. Прошло пять лет, стал ли этот климат более привлекательным для частных инвесторов, как отечественных, так и зарубежных? 

— С одной стороны, Путин действительно тогда говорил и сейчас говорит о необходимости привлечения иностранных инвестиций. С другой стороны, президент поддерживал и поддерживает политику Кудрина, которая заключалась в вывозе капитала в форме создания Резервного и Стабилизационного фондов и вложения наших доходов от экспорта углеводородов в чужую экономику. То есть получается противоречие: мы пытаемся привлечь чужой капитал, но при этом вывозим собственный. Противоречие, завуалированное в красивые фразы, выглядящие некой мудростью: наши собственные дешевые деньги мы вывозим, но при этом заимствуем дорогие деньги за рубежом. 

Эта политика заключалась в поддерживании хронического профицита бюджета в течение 2002–2008 годов, дефицитно-профицитных бюджетов в 2012 и 2013 годах и стерилизацией профицита (доходов) бюджета в Резервном и Стабилизационном фондах. Такая политика выполняла функцию искусственного тормоза экономического роста, что равносильно применению кейнсианского мультипликатора с обратным действием. По сути, это был просто систематический и организованный вывоз капитала. То есть ВВП, произведенный внутри страны, вкладывается не в нашу, а в чужие экономики. 

Поэтому в контексте разговоров о деловом климате нужно говорить, во-первых, о налоговом стимулировании инвестиционного процесса; во-вторых, о дешевом и доступном кредите; в-третьих, о надежном государственном спросе и государственном заказе; в-четвертых, о стабильном внутреннем спросе домашних хозяйств. 

По налоговым стимулам. Совсем недавно Медведев сказал, что нужна инвестиционная льгота по налогу на прибыль. Но ведь она была, и в 2002 году ее отменили. Что касается других ныне действующих форм стимулирования инвестиций, таких, как ускоренная амортизация или амортизационные премии, то они подходят для предприятий с большим объемом основных средств, а для новых, растущих предприятий более значимым источником инвестиций может быть прибыль.

— Путин обещал ради повышения инвестиционной привлекательности нашей экономики «раз и навсегда отказаться от соблазна подстраивать налоговую систему под растущие расходные обязательства», не увеличивать налоги для бизнеса, а перенести налоговую нагрузку на «престижное потребление», на богатых… 

— Это правильный тезис, но за все это время в этом направлении ничего не сделано. Например, так и не введены налог на роскошь и прогрессивное налогообложение, а рентные доходы по-прежнему извлекаются неэффективно. 

Что касается «соблазна», то, если исходить из того, что расходные обязательства нужно финансировать не за счет налогов на бизнес, а за счет других источников, то, прежде всего, нужно отказаться от идеи формирования Стабилизационного фонда, а вместо этого вкладывать доходы от продажи углеводородов в экономику страны. И тогда они действительно могут заместить налоговые доходы от несырьевого бизнеса.

«ЦБ выполняет функцию откачивания ресурсов из реальной экономики»

— Недавно Алексей Кудрин заявил, что уменьшать ключевую ставку ни в коем случае нельзя — даже ради промышленного роста. «Восемьдесят процентов загрузки — это нормальный показатель. Даже если свободные мощности есть, „стрелять“ по ним из тяжелой артиллерии, уменьшая ключевую ставку, нельзя. Это грозит общим разгоном цен в стране», — утверждает Кудрин. Ваш комментарий? 

— Вся так называемая «стратегия Кудрина» должна быть тщательно разложена по полочкам, чтобы раз и навсегда ее развенчать. Это такая вопиющая безграмотность, где каждое предыдущее предложение противоречит следующему. 

Господин Кудрин утверждает, что, во-первых, в стране мало незагруженных мощностей, во-вторых, если и есть, то дешевым кредитом их не загрузить. Нельзя не согласиться с тем, что десятилетие экономической политики деиндустриализации в сочетании с деформацией предпринимательского поведения, деградацией менеджмента на микроуровне и появлением слоя неэффективных собственников и неэффективного менеджмента действительно привело к исчезновению десятка тысяч предприятий, потере производственных мощностей и утрате кадров. Поэтому кризис 2014–2017 годов так отличается от ситуации 1998 года, когда только инструментами макрополитики — девальвацией рубля, расшивкой неплатежей, мягкой денежной и кредитной политикой — за счет задействования производственных мощностей уже через шесть месяцев после кризиса обеспечили экономический рост. Сейчас только этими инструментами таких результатов не добиться. Однако это не означает, что дешевый кредит не нужен. Он является необходимым, но недостаточным условием для запуска производства, вовлечения старых промзон и мощностей. Также требуется обеспечение гарантированного спроса, в том числе государственного, налоговых стимулов, то, о чем говорилось выше.

Что касается ключевой ставки. Это фактически ставка рефинансирования, по которой Центробанк предоставляет средства банковской системе. Считается, что ключевая ставка задает параметры денежного предложения, влияет на инфляцию, валютный курс и так далее. Но на самом деле в наших условиях ключевая ставка, с учетом того, какую долю ликвидности (привлеченных средств) получает наша банковская система от Центробанка, а какую из других источников, на эти параметры даже теоретически не может оказывать влияние. Доля средств ЦБ в привлеченных средствах кредитных организаций составляет менее 10%, больше 90% — это средства населения и бизнеса. Причем ключевая ставка существенно выше средних ставок по депозитам населения и бизнеса. В 2014 года она была на уровне 17%, потом постепенно снижалась, но средняя депозитная ставка по вкладам физических лиц все равно примерно в два раза ниже, чем ключевая ставка Центробанка. При этом объем депозитов от населения составляет 24 триллиона рублей, а кредитов выдано менее чем на 10 триллионов. 

Если основной объем ликвидности приходит в банки по существенно более низким ставкам, чем ключевая, то оказывается, что функция последней в регулировании сводится к тому, чтобы сделать кредит дорогим. Потому что все банки говорят: мы же не можем давать кредит ниже ключевой ставки Центробанка! Но при этом все забывают, что те ресурсы, которые принесло население в банковскую систему, гораздо дешевле, чем деньги Центробанка. Следовательно, высокая ключевая ставка ЦБ — это обоснование для сверхвысокой банковской маржи. Но ни на валютный курс, ни на инфляцию ключевая ставка в существующих условиях не влияет. Таким образом, совокупность рычагов ЦБ выполняет функцию откачивания ресурсов из реальной экономики и консервации их в виртуальном секторе. 

— Продолжим тему привлечения инвестиций. В той же статье Путин говорит, что нужны программы вовлечения в инвестиции средств населения — через пенсионные и доверительные фонды, фонды коллективного инвестирования. Что в странах с развитой рыночной экономикой это значительная часть национального капитала, что надо сформировать такие условия, когда внутри частного сектора российской экономики возникнут «длинные» деньги в форме устойчиво растущих накоплений частных лиц, в том числе пенсионных. Прошло пять лет — получилось? 

— Население принесло в банки России 24 триллиона рублей, а кредитов взяли на 10 триллионов. То есть 14 триллионов относительно дешевых и длинных денег население уже принесло в банковскую систему. Что еще нужно? Банки должны эти деньги пустить на доступные бизнесу кредиты. Если депозитная ставка 4,5% или 6%, то при марже 3% предприятие должно иметь возможность получить кредит под 7,5–9%. Вы такие кредиты видели? 9,5% — это льготная ставка по спецпрограммам кредитования малого бизнеса, там, где маржа банка ограничена тремя процентами. Хотя стоит заметить, что у банков есть ограничения и по объемам таких кредитов — 30-40 миллиардов, поскольку именно в этих пределах ЦБ дает банкам деньги под 6,5%. Но при этом как бы не замечают, что все остальные деньги, кроме денег ЦБ, дешевле. 

Поэтому, если бы ключевая ставка была хотя бы на уровне 6%, это моментально привело бы к удешевлению кредита и задействованию тех средств, которые уже аккумулированы финансовой системой. Проблемы ликвидности банковской системы не существует. Банки купаются в деньгах, но только сами. Рост привлеченных средств в кредитных организациях составил за три года, в 2014-2016-м, 28%, а рост кредитов некредитным организациям лишь 2%; кредиты физическим лицам сократились на 18%, а кредиты малым предприятиям упали на 35%.

«Доступ на рынок „чужим“ полностью заблокирован: все ниши заняты, все поделено»

— Путин писал в своей статье, что новая экономика — это экономика, где малый бизнес представляет не менее половины рабочих мест, и к 2020 году значительная часть малого бизнеса должна представлять сектора интеллектуального и творческого труда, работающие в глобальном рынке, экспортирующие свои продукты и услуги…

— Малый бизнес у нас преимущественно представлен в торговле и общественном питании. Реальные доходы населения к 2015 году снизились на 4%, а в 2016 еще на 6%. Соответственно, это способствовало резкому падению розничного товарооборота. Такое снижение не могло не привести к сокращению деятельности малого бизнеса, который активно представлен в этой сфере. А в других сферах как его не было, так он там и не появился. Цель того, что он должен развиваться в интеллектуальной и творческой сфере, правильная, но для этого нужен комплекс стимулирующих мер. Трудно представить себе, что малый бизнес будет активно развиваться в сфере высоких технологий, когда в этих отраслях не наблюдается роста.

Нужно честно признать, что высокотехнологичный сектор у нас сохранился и в основном представлен в сфере военной промышленности и военных НИОКР. Там, благодаря заказам и субподрядам, есть потенциальная возможность задействовать большое количество малых предприятий. Но существуют проблемы секретности, защиты прав интеллектуальной собственности, а также попытки рейдерского захвата интеллектуальной собственности под прикрытием гостайны. Кроме того, работа на оборонку часто делает невозможным для малых инновационных предприятий одновременное выполнение заказов на экспорт. Данная проблема нуждается в обсуждении, но даже ее публичное обсуждение затруднено. 

— «„Киты“ не должны мешать нормальному развитию частного бизнеса в своих секторах, оттирать частных предпринимателей от наиболее выгодных проектов», — настаивал президент в своей статье. Значит, задача не решена?

— В таких отраслях, как инфраструктура и стратегические оборонные предприятия, компании должны быть преимущественно государственные. В инфраструктуре велик удельный вес естественных монополий, а оборонные предприятия работают на оборонный государственный заказ под строгим государственным контролем, конкуренция там существенно ограничена. Цель инфраструктурных компаний — это не извлечение прибыли, а создание общих условий хозяйствования для всего бизнеса и снижение его издержек. Хочет или не хочет государство, но в целях повышения эффективности всей экономики оно должно там присутствовать. Опыт показывает, что частные монополии в инфраструктуре действуют менее эффективно, чем государственные. 

— В таком случае каким образом дать развиваться малому и среднему бизнесу в высокотехнологическом секторе, если не в рамках ВПК?

— Субподряды, поставка продукции по кооперации. При этом иметь дело с государственными компаниями им будет легче, чем с частными. В частных монополиях с мелкими поставщиками не церемонятся, и «откаты» больше, чем в госзаказе. Спросите малый бизнес! 

— Что можно сказать о прозрачности и открытости государства в отношениях с бизнесом? Если мы снова вспомним статью Путина, то он писал: «Мы должны сделать политику выбора приоритетов и государственной поддержки максимально прозрачной, открытой для оценки и дискуссий со стороны конкурирующих фирм и профессиональных сообществ». Слово «должны» означало, что прозрачности открытости не было. Что изменилось с тех пор?

— С тех пор изменилось лишь то, что доступ на рынок для «чужих» полностью заблокирован. Нельзя сказать, что коррупция сильно выросла, но вся система распределения государственного заказа, предоставления земельных участков, кредитов, бюджетных инвестиций и так далее — все давно захвачено определенными группами и кланами. Все ниши заняты, все поделено, и любому «чужому» вход заказан. Раньше эти заторы пытались пробить через «взятки». Теперь взятки от «чужих» не берут. Это уже не шлагбаум, а просто стена, об которую можно биться, но никакого толку не будет! Системная коррупция переросла в полную закрытость доступа в определенные отрасли и рынки экономики. Наиболее доходные сектора — только для «своих». А все, кто не «свои», — просто аутсайдеры. 

— То есть «главная проблема — недостаток прозрачности и подконтрольности обществу в работе представителей государства от таможенных и налоговых служб до судебной и правоохранительной системы» — тоже не решена. Что можно сказать о другом предложении Путина: перевести все экономические дела из судов общей юрисдикции в арбитражные суды?

— В принципе это правильно, потому что суды должны быть более компетентными. Но полагать, что арбитражные суды менее коррумпированы, чем суды общей юрисдикции, вряд ли правильно. 

— Говорить о «презумпции добросовестности бизнеса» и подавно не приходится? Напомню, что в той статье Путин писал: «Новая стратегия должна основываться на презумпции добросовестности бизнеса — исходить из того, что создание условий для деятельности добросовестных предпринимателей важнее возможных рисков, связанных с недобросовестным поведением».

— Я думаю, что проблема не в этом. Самая большая проблема — это предпринимательская апатия, отсутствие стимулов для развития. Раньше бизнес говорил государству: главное — вы нам не мешайте работать, мы и так справимся. А сейчас: вы нам так мешали и так надоели, что мы вам не верим и рисковать не будем. Четвертый год подряд идет падение инвестиций, нет новых предпринимательских идей, никто не хочет рисковать. О кредитной апатии мы говорили выше. Посмотрите: в 2015 году прибыль бизнеса в целом по стране выросла в 1,57 раза, в 2016 году уже в 1,37 раза, при этом инвестиции падают. То есть бизнес прибыль получил, но инвестировать ее не собирается. И все на это спокойно взирают — и государство, и бизнес. 

— «Наша экономическая политика должна корректироваться в сторону снижения масштабов государственного регулирования, замены регламентации на рыночные механизмы, административного контроля — на страхование ответственности», — писал Путин в своей статье. Что скажете?

— Я всегда была против насильственного внедрения обязательного страхования в различных сферах. Считаю, что обязательное страхование, вмененное законом, должно быть минимизировано. Во-первых, страхование ответственности — это, по сути, квазиналоговые платежи, которые увеличивают нагрузку на бизнес. Во-вторых, оно не заменяет административного контроля. Если в какой то сфере деятельности необходим контроль и регламентация, то его нужно осуществлять наиболее профессионально и с наименьшими затратами. К тому же, как мне кажется, идеи заменить контроль и регламентацию страхованием обусловлены вовсе не попыткой сделать эту сферу более эффективной, а лоббированием со стороны страховых компаний. 

— Наконец, о развитии транспортной инфраструктуры. Путин писал, что государство будет поддерживать в интересах бизнеса строительство и трансроссийских дорог, и местной дорожной сети. При этом строить не дороже «соседей», а для этого — привлекать зарубежных операторов и подрядчиков и проводить «обязательный публичный технологический и ценовой аудит всех крупных инвестиционных проектов с государственным участием»…

— Все проекты так называемого частно-государственного партнерства пока не были подвергнуты анализу с точки зрения вклада государства и частного инвестора, вся информация по ним закрыта. Как, например, проект Западного скоростного диаметра (внутригородская платная автомагистраль в Петербурге — прим. ред.). Это значит, что нельзя оценить их конечную эффективность, соотношение затрат и результатов. А, кроме того, такие проекты приводят к тому, что государство вкладывает огромные деньги, например, в строительство дорог, но при этом они потом все равно оказываются платными. Такая ситуация не понижает, а повышает инфраструктурные издержки. В результате общество вместо доступности дорог получает ограниченный доступ к ним. И в чем тогда заключается эффективность данной формы сотрудничества?